Мишель Ловрик - Книга из человеческой кожи [HL]
Один из священников обратил на меня свой нечестивый взор. Его не смутили даже мое изуродованное лицо, синие очки и неуверенная походка (волдыри и кровоподтеки от истязаний плоти причиняли мне боль). Хотя, быть может, именно мое тело, отмеченное набожностью и ревностным служением, вдохновило его на попытку похитить у Христа Его самую преданную невесту. Безнравственный и порочный священник не упускал ни единой возможности застать меня одну в молитвах на полу церкви. Он старался вовлечь меня в неправедный разговор обо мне самой, о легкомысленных монахинях, о моих истязаниях, о смерти Тупака Амару II, но более всего — о сестре Софии.
Мое собственное состояние возвышенной чистоты обернулось для меня особым даром — я могла распознавать и искоренять скверну в других. Когда я описывала свою искреннюю любовь к сестре Софии и те вещи, которые мы проделывали вместе, у священника учащалось дыхание и он начинал ерзать на скамье. Он с жадностью и вожделением спрашивал меня:
— Значит, с сестрой Софией вы изучали и практиковали искусство доставлять наслаждение своему Небесному Жениху в первую брачную ночь в раю?
И тут Господь послал мне знак — перед самым моим носом по каменным плитам пола пробежал скорпион. Я моментально осознала грязные намерения священника и то, что в сердце его поселилась похоть. Я начала опасаться за свою девственность. Затем я отказала ему в послушании, игнорируя мелкие наказания, которые он налагал на меня, и подвергая себя намного более суровой собственной епитимье.
Восторженно предвкушая таинство причастия, которое должно было состояться в следующее воскресенье, я удостоилась видения (оно явилось перед моими закрытыми глазами), в котором этот священник окровавленными руками держал Тело Христово[81] и облизывал своим черным языком воплощение Господа нашего. Рядом с ним извивалась толстая и обнаженная сестра Андреола, похожая на bacchante.[82] В чаше, в которой должно было находиться вино для причастия, бурлила и исходила паром какая-то зеленая жидкость.
Я восторжествовала. Мой дар позволил мне отличить поддельное Тело Христово от настоящего. Как раз такое чудо — распознавания фальшивой облатки — снизошло на нескольких святых, включая Людвину Шиедамскую, Маргериту Кортонскую и Джоан Постницу из Норвича, которая держала строгий пост в течение целых пятнадцати лет. Я еще раз уверилась в том, что обладаю безгрешной непорочностью, если подобное видение посетило меня всего через пятнадцать дней моего последнего поста!
Я поднялась на ноги посреди службы и вскричала:
— Не пейте из чаши! Этот человек осквернил Тело Христово своими нечистыми руками! Или вы не видите, как он скрежещет зубами при одном только упоминании Спасителя нашего? — После этого я лишилась чувств, но перед этим успела показать пальцем на священника и выкрикнуть: — Он хотел лишить меня девственности!
Да, чуть не забыла. Моими последними словами были:
— Сестра Андреола! Смотрите, как она похотливо танцует с дьяволом!
Было проведено надлежащее расследование, в ходе которого выяснилось, что этот священник склонил многих молодых девушек своего прихода к грехопадению, так что его отстранили от проведения богослужений и лишили сана. Я же была приглашена на беседу в кабинет priora, где меня ждали двое священников. Они сообщили мне, что в результате моего видения (и свидетельств пяти беременных девушек из Арекипы, которые подтвердили его истинность) пожелания монахинь на сей раз учтены не будут, и я стану не просто членом Совета, а еще и vicaria,[83] подчиняющейся только самой priora. Из-за спин священников priora обожгла меня взглядом, исполненным богопротивной ненависти ко мне и к ним. Я услышала, как она пробормотала себе под нос:
— Это безумие.
Теперь надо мной уже никто не смеялся. На лицах монахинь, когда они замечали меня, отражались ярость и неповиновение. Потому что из-за моего видения их обожаемая сестра Андреола принуждена была удалиться в более строгий монастырь Святой Розы, где монахини спали в гробах, что должно было напомнить им об ожидающей их участи. Легкомысленные монахини Святой Каталины лишились своего шелкового белого идола в девичьем облике, а сестра София избавилась от ненавистных ласк сестры Андреолы.
Я немедленно распорядилась, чтобы ко мне в келью пришла моя маленькая сестра София, которую так долго держали вдали от меня. Даже если кто-то и узнал об этом, то воспротивиться не посмел. Заливаясь жарким румянцем и опустив долу свои пушистые ресницы, сестра София смиренно поздравила меня с возвышением в обители.
И теперь уже сестра София подтверждала, что по ночам я парила над своим ложем во сне, подобно Дуселине Марсельской. И сестра София согласилась с тем, что тоже видела стигматы, горящие у меня на коже. Она охотно и с радостью откликалась на любое мое пожелание, и я заставила ее сделать меня счастливой настолько, что у меня не хватает слов написать об этом.
Доктор Санто Альдобрандини
Камердинер Джанни из палаццо Эспаньол печально приветствовал меня на улице через несколько месяцев после того, как я принял последний вздох у Пьеро Зена.
Я пришел в ярость, хотя и не удивился тому, что Фазанам удалось благополучно замять историю с его смертью. Я уже изрядно навидался династических отравлений на сельских виллах. Я знал, как делаются такие дела в благородных семействах: Наполеон мог унижать и грабить их, но ему никогда не проникнуть в их тайные законы морали и способы запугивания слуг.
Мне очень хотелось спросить у Джанни, что сталось с девочкой с красивой кожей. Я надеялся, что время сотрет у нее из памяти достойный сожаления образ ее убитого друга. Мне было интересно, как зажила у нее травмированная в детстве нога, потому что, встретившись с ней взглядом в окне, я видел ее только до пояса. Мне хотелось узнать обо всем этом.
Но разве может молодой человек, еще недавно бродяжничавший на улице, вот так просто навести справки о благородной молодой леди из palazzo? Я боялся показаться нелепым и смешным, начав задавать неуместные вопросы. Лицо мое залила жаркая краска стыда. Джанни, должно быть, счел меня глупым деревенским дурачком.
Но, хотя я и не осмелился произнести при Джанни вслух имя девочки, я думал о ней постоянно, подобно тому, как натуралист думает о новых видах, которые увидел мельком. Мысленно я следил за каждым ее шагом, обожал ее и восхищался ею так, словно и сам жил в этом огромном palazzo.
Я пробормотал что-то неразборчивое Джанни в знак приветствия и поспешил прочь, оставив его стоять в недоумении с раскрытым ртом. Только потом, задним числом, я сообразил, что он тоже хотел поговорить со мной, как если бы собирался сообщить мне нечто очень важное.
Мингуилло Фазан
Число моих врагов неуклонно росло, подобно волоскам на бородавке старухи.
Но, подобно тем же самым волоскам на бородавке старухи, они не мешали мне спокойно спать по ночам. Испанская мадам в Каннареджио отказалась предоставлять мне своих побитых молью девиц. Ну и что? Семейство Пьеро Зена полностью игнорировало меня при встречах на улице. Это было худшее, на что они осмелились. Скандала они опасались ничуть не меньше меня. Слуги Палаццо Эспаньол ненавидели меня. Благослови Господь их маленькие тупые мозги. Мать полностью подпала под мое влияние, одобряя каждый мой шаг. Ее материнская любовь отныне обратилась на меня вместо дочери, которая предала ее. Меня беспокоил лишь вор, укравший завещание, но и эта тревога изрядно уменьшилась с тех пор, как я провел успешные переговоры с настоятелем монастыря Корпус Домини.
Но теперь я намеревался приобрести врага в лице человека которого уважал каждый мужчина: самого Наполеона Бонапарта. Да, враг маленький, или, точнее, невысокого роста, но в случае с Бонапартом это могло иметь для меня далеко идущие последствия.
Обладающий хорошей памятью читатель наверняка не забыл о том, что в 1806 году Бони аннексировал Венецию в свое новое королевство Италия. Именно тогда он вонзил в нас клыки своих налогов. Ему нужно было золото, чтобы кормить свое войско, и люди, чтобы кормить кладбища в Испании и Португалии.
Догадливый читатель легко может вообразить, сколь косо поглядывали окружающие на наше семейство из-за его связей в Испании. Мне пришлось пойти на уступки со многими нашими клиентами, которые отказывались покупать нашу перуанскую кору хинного дерева без «честных» скидок. Но ничего, когда-нибудь все переменится. Я записал их имена в своих бухгалтерских книгах, чтобы в будущем поступить с ними так же честно. Однако же моему процветанию ничего не угрожало. «Слезы святой Розы» по-прежнему продавались в невероятных количествах. Я распространял их через тайную сеть цирюльников, услуги которых, естественно, пользовались большим спросом, учитывая неспокойные времена. Но вслух я публично отрекся от этого снадобья. Благородный человек не может позволить себе быть заподозренным в интимной близости с источником его карманных денег.